У него не было тела, но что-то обеспечивало судорогу ужаса, когда тусклые, с трудом проступающие на холсте краски смешивались в картины памяти. Чёрные и белые... нет, серые, покрытые грязью и жиром клавиши кособокого пианино, и пальцы, эти хрупкие, избитые да изрезанные пальчики ребёнка - его собственные, бездумно вбивают в нестройный шум борделя фальшивые звуки. Потому что ничего более он не умеет. В такие дни Аллен страдал от головной боли, бесцельно слоняясь по коридорам Чёрного Ордена в тени своей тени - инспектора Линка. Стоило только закрыть глаза - и сквозь лукавые подмигивания цветастых пятен расцветал смутный образ женщины, проступающий на языке священным словом "мать". И так схожему с Маной - но не Мане, почему же? - он горячо клялся в верности. "Я всегда буду рядом, брат". Мана, такой высокий, старый, измученный - чем? сколько лет прошло с тех пор? - с печальной улыбкой пытался застегнуть на нём куртку, а он вырывался - почему? Почему Роад льнёт к нему, а он не отталкивает её, почему чайные чашки вдруг - из белейшего фарфора, рубашка - из тонкого шёлка, а под ней - серая кожа? А на ней - тёмная кровь. Когда-то он умер - так мучительно, больно. Когда-то Мариан легко, точно куклу, нёс его на руках сквозь тёмное безумие вьюги. Мариан говорил с ним о Мане, но и Мана говорил о Мариане в полумраке роскошных комнат. Это было давно, и это было теперь. Здесь, в чужих воспоминаниях. Они искали друг друга, открывая миллиарды дверей в пыльные комнаты, путались, возвращались. Но ни один не сдавался, разыскивая тот самый узелок, которым парки связали нити их жизней.
-
-
24.09.2011 в 11:46261
У него не было тела, но что-то обеспечивало судорогу ужаса, когда тусклые, с трудом проступающие на холсте краски смешивались в картины памяти. Чёрные и белые... нет, серые, покрытые грязью и жиром клавиши кособокого пианино, и пальцы, эти хрупкие, избитые да изрезанные пальчики ребёнка - его собственные, бездумно вбивают в нестройный шум борделя фальшивые звуки.
Потому что ничего более он не умеет.
В такие дни Аллен страдал от головной боли, бесцельно слоняясь по коридорам Чёрного Ордена в тени своей тени - инспектора Линка. Стоило только закрыть глаза - и сквозь лукавые подмигивания цветастых пятен расцветал смутный образ женщины, проступающий на языке священным словом "мать". И так схожему с Маной - но не Мане, почему же? - он горячо клялся в верности.
"Я всегда буду рядом, брат".
Мана, такой высокий, старый, измученный - чем? сколько лет прошло с тех пор? - с печальной улыбкой пытался застегнуть на нём куртку, а он вырывался - почему? Почему Роад льнёт к нему, а он не отталкивает её, почему чайные чашки вдруг - из белейшего фарфора, рубашка - из тонкого шёлка, а под ней - серая кожа?
А на ней - тёмная кровь.
Когда-то он умер - так мучительно, больно. Когда-то Мариан легко, точно куклу, нёс его на руках сквозь тёмное безумие вьюги. Мариан говорил с ним о Мане, но и Мана говорил о Мариане в полумраке роскошных комнат. Это было давно, и это было теперь. Здесь, в чужих воспоминаниях. Они искали друг друга, открывая миллиарды дверей в пыльные комнаты, путались, возвращались.
Но ни один не сдавался, разыскивая тот самый узелок, которым парки связали нити их жизней.
-
-
24.09.2011 в 17:05-
-
24.09.2011 в 20:50Откроетесь?
заказчик
-
-
24.09.2011 в 21:01автор
-
-
24.09.2011 в 21:23Еще раз спасибо
-
-
06.10.2011 в 21:03-
-
07.10.2011 в 20:39