989 слов. Ключевая фраза разбита на части. Предупреждение: неаппетитные подробности.
читать дальшеСны, видения, кошмары – не вещи, но сугубо индивидуальны. «Кошмар», – ужаснется моряк, запутавшись в снастях идущего ко дну корабля. «Кошмар!» – закричит модница, обнаружив, что стоит в исподнем в центре зала в разгар бала. «Кошмар!!!» – завизжит молодая жена, проснувшись среди ночи и обнаружив рядом в постели мертвеца. «Кошмар?» – тихо спросит у старика мальчик лет шести, рассматривая зеркало. В ответ дед лишь покачает головой. Нет, это не кошмар, но с этим кривым отражением тебе теперь жить, ученик. И дай тебе высшие силы не узнать кошмарных сновидений. Тебе и наяву их хватит с лихвой. Сызмальства дистанционно наблюдая, как люди убивают друг друга в войнах и с помощью интриг, ученик Историка не раз видел повторение яви в нелицеприятных грезах. Кровь, поджоги, кинжалы в спину – все это во снах вызывало отвращение, неприязнь, удивление, но не страх. Ведь непосредственно Историков они не касались. Учитель доступно объяснил, что если не вмешиваться и не лезть на рожон, то не придется примерить на себя шкуры тех людей. Даже во снах. Старик поселил в сознании воспитанника уверенность, что пока они не вмешиваются в мирские свары, никаким кошмарам они не по зубам. Страху не за что зацепиться. И это прекрасно работало. До прихода в Орден. Со временем грифель въедается в бумагу, оставляет след, как его ни стирай. Слишком длительно пребывание в Ордене, чтобы люди-чернила не оставили в душе след. Теперь кошмарным хищникам было за что зацепиться. Первым из них пришло, как ни абсурдно, удовольствие. Точнее, Удовольствие Ноя. Многое сложилось бы иначе, позволь себе Лави чуть большее вмешательство в ход событий. И не факт, что сложилось благоприятно для юного книжника. Ведь это было просто: перемахнуть на Молоте несколько километров и оказаться рядом с Алленом в злосчастном лесу. Тогда бы Тики получил две игрушки вместо одной. Кошмар оказался бы реальностью. …Боль зубами тизов вгрызается в грудную клетку, калечит мышцы, ломает ребра. Переворачивает внутренности так, что становится невозможно дышать. Пальцы тянутся к Молоту, хотя умом Лави понимает: оружие теперь бесполезно. Кристалл лучится зеленью над сломанной рукоятью. Может быть, прикосновение к ней как-то поможет, но… и эта малость недоступна. Начищенный до блеска ботинок прижимает запястье к земле. Обоняние корежит от сигаретного дыма, примешанного к запаху крови. Не так должна была свершиться твоя История, зарвавшийся книжник. Но кошмар не отпускает, цепляется зубами за саму суть, раздирает ее на ошметки, как голодный дворовый пес – шмат сочного мяса… Прикосновение к локтю кажется неуместным своей легкостью. Женский голос, произносящий вымышленное имя, успокаивает и пробуждает. Миранда, море за окном, каюта. Рука онемела: слишком долго Лави умудрился проспать на столе, придавив кисть. «Всего лишь кошмар», – думает он, и сам понимает, что два слова во фразе неправильные, лишние. Себе лгать – нарываться на ошибку. Но так спокойнее. Единичный случай – еще не закономерность. …Хуже становится во второй раз. Когда его, кинувшегося на подмогу Линали, тоже опутывает цепью акума. Ни двинуться, ни закричать. Вспомнился тот первый настоящий орденский кошмар. Метеором промчалась мысль: вот бы и сейчас все оказалось лишь плохим сном. Хоть бы кто-нибудь разбудил. А следом шакалом оскалилась другая: ты, идиот, книжник. Тебе не на кого рассчитывать. Дед помогать не станет – не вмешается в урок, а другие – они другие. Ты один на один со своими страхами и кошмарами. Толща воды давит, норовит забраться в легкие, утопить раз и навсегда глупые порывы и стремления. Звенья цепи кислотой въедаются в кожу, выжигают на вечную память простую истину: неразумно встревать в проигрышный бой. Особенно если твое призвание – бесстрастное наблюдение издали. Теперь поздно: даже если и примешь непреложный факт, раскаяние уже не поможет. Легкие горят огнем изнутри, и вода его лишь подстегивает его качественнее любого масла. Цепь будто стянула сердце и душит непозволительными чувствами. Слишком привязался к этой девчонке. Да и не только к ней. Как, оказывается, паскудно умирать за кого-то… Простыня сыта от пота, повязала по рукам и ногам – слишком усердно ворочался во сне. В ребра упирается позабытая книга. «Опять кошмар», – и главное здесь вовсе не последнее слово. Непозволительны привязанности, они удушат не хуже тех цепей. Утянут на дно, вынудят распрощаться с чаяниями стать настоящим Книжником, а то и с жизнью. Надо остановиться, пока не поздно. Пока еще есть возможность вернуться. Но… …Ангел дьявола проламывает новую дверь Кандой. Тот оклемается, с его-то живучестью. А вот Комуи подобные чудеса не под силу. Можно ли допустить уничтожение шефа и постоять в сторонке? Уже на бегу Лави понимает: нельзя. Комуи слишком долго защищал апостолов, чтобы они в решающий момент не защитили его самого. От несуразности мысли о приравнивании себя – книжника – к воинам Бога, Лави отмахивается походя. Не до того. «Ангел» мотает Канду, будто куклу тряпичную. Тот уже не порывается врезать в ответ или хотя бы огрызнуться. Либо без сознания, либо мертв. До спазмов в горле хочется верить в первое. Неправильно, но он уже начал привыкать, что кто-нибудь придет на помощь. Не так должен рассуждать книжник. И все же, ждал. Надеялся. Слишком доверился, слишком сросся. Слишком допустил в себя, слишком пророс в них сам. Зря. Алебарда ломается под пальцами акума, как зубочистка. Схваченная пятипалым капканом шея может повторить это с той же легкостью. Но для акума такой исход слишком скучен, тварь желает поиграть. Руки выворачивает под неестественным углом. Кости трещат и ломаются. Хребет крошится. Внутренности выворачиваются наизнанку, алая гирлянда шмякается на пол… Вертится над головой потолок тренировочного зала, не очень мягкий мат кажется периной. Отдаленные голоса: кто-то кого-то ругает за чрезмерное рвение в деле натаскивания Лави на ближний бой. А горе-книжник цепляется сознанием за одну-единственную мысль: хорошо, что кошмар был не наяву. И осознает, что три раза – это уже не совпадение и не случайность, а преотвратная закономерность. И в тот же момент замечает деда, укоризненно качающего головой. Никудышный ты наблюдатель, Сорок девятый. …Три месяца спустя кошмары повторились и слились в почти непрерывный поток. Теперь уже по воле Ноев. Наяву. И на этот раз нет рядом друзей по Ордену. Некому разбудить. Пришло время летописцу платить по счетам чернил. – Кошмары и идеальная память – прекрасное сочетание, – воркует Шерил Камелот тоном ласкового садиста. – Не лучшее, как по мне, – в хрипе не узнать собственный голос. – А разве кто-то спрашивал твое мнение? Лави молчит. Его волнует совсем другой вопрос: если ли еще хоть кому-то до него дело?
-
-
31.10.2012 в 17:38читать дальше
-
-
01.11.2012 в 03:32а текст хороший! Действительно, кошмар наяву(
не з.
-
-
01.11.2012 в 14:36авт.
-
-
21.12.2013 в 15:58